Книга Бумажный зверинец (сборник)  - Кен Лю

– Я так хочу снова стать лисой, – сказала она, рассеянно вгрызаясь в куриное крыло. – Прошло совсем немного дней после нашей последней встречи, когда я почувствовала, что магия совсем оставила меня. Я не могла больше превращаться.

– Как жаль, – сказал я, не зная, чем ее утешить.

– Моя мать научила меня любить людскую жизнь: одежду, еду, народную оперу, старинные истории. Однако она никогда от них не зависела. Когда она желала того, преображалась в свою истинную форму и шла охотиться. Но теперь, в этом виде, что я могу? У меня нет когтей. У меня нет острых зубов. Я даже не могу быстро бегать. У меня осталась только моя красота – то, за что ты со своим отцом убили мою мать. И теперь я живу именно тем, в чем однажды вы лживо обвинили мою мать: я приманиваю мужчин за деньги.

– Мой отец тоже умер.

Похоже, что после моих слов в ее голосе стало меньше горечи.

– Что случилось?

– Он, как и ты, чувствовал, что магия покидает нас. И не смог это вынести.

– Прости.

Я понял, что теперь она тоже не знает, о чем еще можно говорить.

– Ты сказала мне однажды: единственное, что мы можем сделать, – это выживать. Спасибо тебе за это. Наверное, это спасло мне жизнь.

– Тогда мы в расчете, – сказала она, улыбнувшись. – Но давай не будем больше о нас. Сегодняшняя ночь посвящена духам.

Мы спустились к бухте и положили еду рядом с водой, приглашая всех духов, которых мы любили, прийти и поужинать. Затем мы подожгли ладан и сожгли бумажные деньги в корзине.

Она смотрела, как фрагменты горелой бумаги уносились в небо жаром пламени, а затем исчезали среди звезд:

– Думаешь, что врата подземного мира все еще открыты для духов даже теперь, когда ушла вся магия?

Я сомневался. В молодости я учился слышать скрежет пальцев духа по рисовой бумаге, чтобы отличать голос духа от ветра. Но теперь я привык к громовому бою поршней и оглушающему свисту пара, идущему под большим давлением через клапана. Теперь уже я точно перестал слышать созвучия исчезнувшего мира моего детства.

– Не знаю, – сказал я. – Наверное, с духами точно так же, как с людьми. Некоторые узнают, как выживать в мире, съежившемся из-за железных дорог и паровых свистков, некоторые нет.

– Но хороша ли будет их жизнь? – спросила она.

Да, она все еще могла удивлять.

– Я просто хочу сказать, – продолжила она, – ты счастлив? Счастлив, что поддерживаешь работу двигателя целый день напролет, сам при этом вертясь как зубец шестеренки? Что тебе вообще снится?

Я не мог вспомнить каких-либо снов. Я позволил движениям шестеренок и рычагов настолько очаровать себя, что теперь мое сознание заполняло все пропуски между бесконечными ударами металла о металл. Это был способ не думать об отце и о земле, которая столько потеряла.

– Мне снилась охота в этих джунглях из металла и асфальта, – сказала она. – Мне снилось, что я в своей истинной форме крадусь вдоль уступов и парапетов, через террасу на крышу, пока не оказываюсь на самой вершине этого острова, где рычу, глядя в глаза тем людям, которые думают, что могут владеть мною.

На мгновение ее глаза загорелись, а потом так же быстро погасли.

– В эту новую эпоху пара и электричества, в этом огромном мегаполисе сохранил ли кто-нибудь еще свою истинную форму, кроме тех, что живут на Пике? – спросила она.

Всю ночь мы сидели у бухты и жгли бумажные деньги, ожидая хоть какого-нибудь знака того, что духи все еще с нами.

* * *

Жизнь в Гонконге может быть довольно странной: изо дня в день ничего особо не меняется. Однако потом, если сравнить произошедшее за несколько лет, то выходит, что ты стал жить совершенно в другом мире.

К моим тридцати годам новые конструкции паровых двигателей работали уже на меньшем количестве угля, генерируя при этом более высокую мощность. Они становились все меньше и меньше. Улицы были заполнены автоматическими рикшами и безлошадными каретами, а большинство более-менее благополучных людей могли позволить себе машины, которые поддерживали прохладу в домах, позволяли охлаждать еду в больших коробах на кухне. И все это работало на пару.

Я заходил в магазины и раздражал клерков, изучая компоненты новых моделей, выставленных на всеобщее обозрение. Я проглатывал все книги, что мог найти, посвященные паровым двигателям. Я пытался применить усвоенные принципы, чтобы улучшить машины, находившиеся в моем распоряжении: я пробовал новые циклы зажигания, проверял новые смазки для поршней, регулировал передаточные отношения. Я находил некоторое удовлетворение в том, что понял магию машин.

Однажды я ремонтировал сломанный регулятор скорости – довольно искусное и деликатное дело, – когда на платформе, расположенной прямо надо мной, показались две пары полированных туфель.

Я посмотрел вверх. На меня глядели двое мужчин.

– Это он, – сказал начальник моей смены.

Другой мужчина, одетый в накрахмаленный костюм, смотрел на меня со скептической усмешкой:

– Это тебе в голову пришла идея использовать маховик большего размера для старого двигателя?

Я кивнул. Я гордился тем, что мог выжать из машин больше мощности, чем задумывали их конструкторы.

– И ты не украл эту идею у англичанина? – его тон был довольно жестким.

Я моргнул. Сначала я недоумевал, а потом внезапно разозлился.

– Нет, – ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. Я нырнул обратно под машину, продолжая выполнять свою работу.

– Он очень умный, – сказал начальник смены, – во всяком случае, для китайца. Его можно научить.

– Предположим… Ладно, можно попробовать, – сказал другой мужчина. – Это будет дешевле, чем нанимать настоящего инженера из Англии.

* * *

Господин Александр Финдли Смит, владелец трамвайной линии, ведущей на Пик, и сам настоящий инженер, обладал даром заглядывать в будущее. Он понял, что путь технологического прогресса неизбежно приведет к использованию паровой энергии для управления автоматами: механическими руками и ногами, которые в конце концов заменят китайских слуг и чернорабочих.

Меня выбрали помогать господину Финдли Смиту в его новом деле.

Я научился ремонтировать часовые механизмы, конструировать сложные системы шестеренок и находить изобретательное применение рычагам. Я узнал, как покрыть металл хромом и как придать меди любую форму. Я изобрел способы соединять мир жестких и прочных часовых механизмов с миром миниатюрных, хорошо отрегулированных поршней и чистого водяного пара. После создания автоматов мы подключали их к новейшим лабораторным двигателям, присланным из Британии, а потом подавали на них ленту, в которой в соответствии с кодом Бэббиджа-Лавлейса были выбиты отверстия.

На это ушло десятилетие трудной работы. Но теперь механические кронштейны подавали напитки в барах в Центральном Гонконге, а машинные руки изготавливали модную обувь и одежду на заводах Новых Территорий. Я слышал, хоть и не видел лично, что в особняках, расположенных на Пике, сконструированные мною автоматические веники и швабры словно механические эльфы тщательно убирают полы, мягко стукаясь о стены и выпуская клубки белого пара. Наконец иностранцы могли спокойно жить в этом тропическом раю, чтобы им ничего не напоминало о присутствии китайцев.